Поднебесные Зубья

Десять человек. Три вольнонаемных рабочих, семь судебных приставов Вершинотёйского районного отдела. Мужчины и одна женщина Наталья Асычакова. При автоматах и в униформе. Приехали сносить приюты в Кузнецком Алатау. Исполняют решение суда, букву закона!!!

На их пути первый приют - Рубановский. Ах, беда. Там дети живут. Инвалиды из Мысков и Киселевска. И вовсе не живой щит. Обычная плановая туристическая группа отдыхает. Не пойдешь же с пилами на инвалидов: Слава богу, не пошли. Ну, а в общем-то, какая разница с чего начинать: снести надо не один приют, а пять. Всего несколько километров вверх в горы - и, пожалуйста, еще один фронт работы - приют Куприяновский.

Утро вечера мудренее. Посему ночевали приставы в доме, стены которого, лишь рассветет, отведают топора. Спали на тех же одеялах, которыми укрывались дети. А, проснувшись, служители закона по тем же клетчатым кускам шерсти (заметьте, купленным на государственные деньги) ходили в сапогах.

Пила ревет, а приставы все жеманятся: мол, видеокамеру убери, не хотим сниматься. Оператор: "Вы что, мужики, так три дня и будете бегать от меня?"

Пристав в десятый раз обходит дом, прячась от камеры и показывая только спину:

- Ну, че, вы пристали? - бросает в сторону журналистов.

- У тебя своя работа, у меня своя - уговаривает его оператор.

- Да не снимай, позорно - вот уж этого я не ожидала услышать от человека в униформе. Он полупьяный, шатаясь, двинулся к бане. Поднял пилу и прямо к стене. Злится. Не дай бог, на него вся постройка рухнет. Кто-то из приставов все - таки догадался: распиливать стены, значит рисковать: баня сложится как карточный домик. В ход пошла кувалда: долбят по крыше. Несколько ударов и оцинковка вспучилась. Кажется, этот стук звучит у меня уже внутри. А ведь я помню, тогда месяц назад мы с сыном шли сюда на Куприяновскую поляну под дождем. Неделю в Алатау, а погода никак не хотела налаживаться, небо прорвало. Малышу только исполнилось 6, а я его уже в горы потащила. Хотела было оставить внизу на Лужбе, а он мне сказал: "Мама, я дойду, ты в меня не веришь, а человеку НАДО верить". Такие слова не могли не растрогать. Взяла. Холодно, сыро, кушать хочется. Мой мальчик крепился из последних сил: "Ну, когда мы дойдем?" За каждым поворотом мерещилась Куприяновская поляна. И вот среди деревьев заблестела крыша. Малыш будто забыл про усталость, припустил бегом. А дальше теплые стены, ужин, костер, баня. Дом был забит детьми, и среди них своего я даже не слышала. Теперь он пишет письма новым друзьям. Они друг другу обещали встретиться на будущий год. А где теперь встречаться - то?..

Берем интервью у старшего пристава-исполнителя Натальи Асычаковой.

- Мы все по закону. Надо снести незаконные постройки. Суд Аскизский постановил: земля официально не оформлена, значит, постройки вне закона. Распилим, разберем по бревнышку.

- А потом что?

- А потом передадим на хранение третьему лицу под расписку.

- А третье лицо кто?

Длинная -длинная пауза: - А третьего лица в данный момент нет, - и красноречивая растерянность на лице.

Пилой орудует лишь один. Остальные приставы и рабочие в качестве зрителей и комментаторов, языки у них еле ворочаются:

- А что, нечего деньги загребать:

Оператор аж задохнулся от возмущения:

- Кто деньги загребает? Я тут с детства хожу, пацаненком, я тут вырос!!! Зимой и летом!

- Ага, гребут, гребут. Думаешь, зимой дети ходят? Не заливай! Эй, ты, в красной куртке, ты зимой сюда ходишь? - один из приставов увидел девчушку из группы детдомовцев, что пришли посмотреть на развал приюта.

- Хожу, прошлым мартом здесь была:

- А на луне ты была? - решил подковырнуть, мол, девочка все равно из интерната, плохо соображает.

- Нет, не была. Только в горы ходила. Елки видела. Красивые. - Ей очень, видимо, хотелось поделиться, какие они красивые, но у взрослых уже интерес пропал к разговору.

Похоже, приставы вошли в кураж. Пила визжит не замолкая, от камеры больше никто не прячется. Повсюду груды опилок, битого стекла и тряпок. Цела пока только джонка: навес над костровищем. Хотя в огне догорают деревянные узоры. Я помню, по зиме было много разговоров: снега большие, старую джонку сугробы накрывают с крышей (а она 3 метра высотой), надо новую ставить. Пригласили мастера. Четыре дня работы в одиночку, в тайге, где не с кем словом перемолвиться и вот, не побоюсь этого банального сравнения, чудо резное: воздушное, витиеватое. Мастер выстукивал последние сантиметры, а нам не терпелось опробовать джонку: развести костер, а тут еще группа сверху спустилась, детишки все мокрые, хотят посушиться. Мастер все строжился: погодите, дайте хоть слезть, а то от дыма задохнусь: Знал бы он, что с трудами его стало: Нет лучше бы не знал, не видел и не слышал.

Михаил Шевалье - хозяин этих приютов - пришел, увидел и ушел. Все-таки "служители закона" с оружием в руках при униформе и официальных полномочиях орудуют. В кавычки взяла "служители закона" вовсе не потому, что я закон не уважаю или его служителей, а потому что это пародия на закон. Нет, неточное слово, не пародия, а надругательство. А какие иные слова можно использовать, когда пьяные приставы, прикрываясь бумажкой судебного решения, на глазах у детей рушат стены, которые спасали жизни тысячам туристов.

В горах, в тайге человек становится маленьким и беззащитным. Непогода, голод могут вытянуть силы из самого выносливого. И приюты - это вопрос выживания, спасения, а не прихоти, барства и коммерции.

Я понимаю, что приюты построены без разрешения хакаских властей.

Но не понимаю другое: почему 6 лет они никак не реагировали на официальные запросы узаконить участки.

Я понимаю, что хакаской стороне хочется самой использовать свою часть Кузнецкого Алатау.

Но не понимаю, почему она не согласилась договориться, ведь Кузбасс делал предложение о совместном использовании приютов.

Я понимаю, что буква закона превыше всего.

Но не понимаю, когда превыше детских жизней.

В июне этого года мы взяли интервью у губернатора Хакасии Алексея Лебедя. Он тогда сказал, цитата: "Не надо ничего сносить, это неумное решение. Надо проверить, приносит это пользу людям или нет. Если приносит, то искать компромисс. Мы приостановили вопрос о сносе, будем все выяснять".

Я понимаю, что суд не зависит от губернатора, но мне не понятно, почему громкое заявление прозвучало, и дальше тишину нарушил только стук топора.

Последние подпилы - и все завалилось. Мне хотелось плакать от безысходности. Я кусала губы и теребила подол. Это не попытка давить на жалость - это скупое описание чувств.

Елена. Я ее часто видела за плитой. Ее никто никогда не заставлял, она приезжала на Лужбу со своей группой детишек и после тренировок вставала к плите. Готовила всегда для всех, кто бы ни подошел, что бы не попросил, хоть днем, хоть вечером. Сегодня она тоже размазывала слезы по щекам и сжимала кулаки. Она не маленькая и не хрупкая. Она сильная и добрая. Она изливала все свои эмоции на приставов. Я поняла: закон есть закон, но его буква бывает так не справедлива, и только в наших с вами силах это изменить.

Не хочется верить, что это моя иллюзия.

Светлана Антимонова, корреспондент ГТРК "Новосибирск"

"Кузнецкий рабочий"