Поднебесные Зубья

Г-та Наша газета (1999) N 107 (24.12.99)

ПАМЯТИ ТОВАРИЩА

Ушел Тимур Гайдар...

В Москве умер Тимур Гайдар. В Кузбассе хорошо помнят, особенно вспоминают этого незаурядного человека. Скорбят об уходе, соболезнуют родным и близким.

Писатель Владимир Мазаев передал в “Нашу газету” слово прощания с этим светлым человеком.

Представьте себе картинку: брошенный геологами и забытый Богом поселок в дебрях Кузнецкого Алатау (до ближайшего города — Междуреченска — добрая сотня верст). В полукольце забураненных пихт — строй. Полторы сотни мальчишек и девчонок. Живых, галдежных. Радуга спортивных одежек, гирлянды разноцветных вымпелов в сочетании с суровой таежной акварелью рождают чистый сюрреализм.

“Начальник” всей этой разнокалиберной ватаги голосом старшины танковой роты чеканит команды: поднять флаг! Р–равнение!.. И тут откуда ни возьмись — адмирал! (а ведь глушь, горы, тьмутаракань!). Самый что ни на есть! Черная шинель, погоны, фуражка в дубовых листьях... Рапорт сдан, рапорт принят... “Сюр” достигает своего апогея...

Так я впервые увидел Тимура Аркадьевича, сына знаменитого писателя. Он прилетел из Москвы по приглашению Миши Шевалье, чья непоседливая голова была всегда талантливо набита всяческими заморочками.

На этот раз у него созрела идея — проложить в горах Алатау спортивную “Тропу Гайдара”. Жила в те годы легенда, что в гражданскую чоновец Голиков (будущий писатель Гайдар) именно здесь гонялся героически за бандами. Так почему на “закладку” столь романтической для пацанов тропы (и для поднятия ее рейтинга!) не пригласить сына писателя? Кто не читал повести или не видел фильм “Тимур и его команда”!

Сын писателя к этой “заморочке с тропой” отнесся со всей серьезностью. Восхитили его и наши “заповедные” места. Да и сам неутомимый и хлебосольный Миша–крепыш лег ему на душу. Адмирал Гайдар (точнее, вице–адмирал) стал наезжать: то на установку памятного знака на “пике А. П. Гайдара”, то на лыжный праздник. А то и просто отдохнуть, посидеть у костра, попадать в сугробы с “Бурана”...

Иногда в эти поездки он прихватывал своего сына Егора (еще молодого журналиста). Позже, когда Егор стал премьером, “прихватывать” его папе уже не удавалось. Но если Миша “по старой дружбе” обращался к премьеру правительства с какой–нибудь маленькой (но все равно нахальной) просьбой, Егор за высокую спинку своего кресла не прятался. Это надо признать.

Однажды нас вертолетом забросили в верховья Бельсу. Оттуда мы на трех “резинках” отчалили вниз. Я знал Тимура Аркадьевича по публикациям как журналиста, долго прожившего на Кубе собкором “Правды”. Он побывал во многих других уголках мира. Объездил и нашу страну. Так что сейчас он плыл на скромной “резинке”, плыл и глядел в чистые и ласковые струи реки устало–снисходительным взором человека, которому было обещано нечто большее...

Так продолжалось дня три. Пока впереди не подал голос Бельсинский порог.

Тут я позволю себе чуть отклониться и положить лирический мазок на физиономию Бельсу. Это самый красивый из правых притоков Томи. Единственная в области река, которая почти не испытала на себе индустриальный пресс. Здесь по–настоящему дикие, первозданные места. От лишних “гостей” реку защищает полное отсутствие дорог, крутые перевалы, кровопивец гнус и такое замечательное творение природы, как Бельсинский порог. На протяжении почти километра — каскад мощных белопенных водопадов, увенчанных нимбами радуг. И для бывалого картина впечатляюща.

Мы долго с берега любовались этой картиной. Тимур Аркадьевич оживился, такого он, признаться, от Бельсу не ожидал...

Было нас шестеро. Миша, как старший по команде, принял решение — обходить порог правым берегом, сводя лодки на шнурах. Однако Тимур Аркадьевич думал по–другому. “Хочу проплыть, — сказал он. — Иначе зачем я летел сюда черт–те откуда!” — деликатно, но твердо добавил он (имея в виду Москву). Хотя мог бы сказать “летел черт–те куда”, и это было бы ближе к истине. Желание высокого гостя — закон. “Ладно, — согласился Миша, — но без меня ни за что”, — и пошел к лодке.

А мы четверо — тащись посуху. Правда, я был освобожден от “проводки”. Окрыленный, я со спиннингом в руках поскакал вниз по берегу. С халявной мыслью подцепить что–нибудь этакое, пока друзья не распугали.

Река уже билась в свалах циклопических глыб. Мою жалкую блесну выстреливало, как пробку. Ниже просматривалось еще более суровое. Я в досаде смотал удочку.

Дальнейшее — хоть языком киносценария! Так полетели “кадры”. Оглядываюсь. Метрах в ста выше в туче брызг выворачивает лодка. Миша на корме свирепо загребает веслом. Тимур Аркадьевич — на носу. Раскинутыми руками держится за обводной шнур. Спортивная кепочка на нем — в свою очередь — за его ухо. Удар о торчащий из буруна каменный лоб. Бесшумный, и потому кажется мне не очень сильным. Но пассажира в носу — как не было, и лодка брюхом сидит на камне! В первые мгновения я его вообще потерял. Только вечность спустя голая голова его запрыгала в струях, как теннисный шарик, много ближе ко мне.

Дальнейшие детали почему–то вспоминаются лишь сейчас, когда пишу. Что поразило меня в столь драматичный момент, так это его лицо. Выражением странной сосредоточенности. На чем, черт возьми?! И воду он выплевывал, будто в досаде: и тут мне насолили! А ведь берег, хоть и невысок, но сглажен, как по отвесу. Зацепиться — проблема.

А вокруг меня голимый камень, ни соломинки. И я, перехватив спиннинг за тонкий конец, брякаюсь на четвереньки. Протягиваю плывущему мимо, сколько могу, другой конец — пробковый, ухватистый. Причем, кажется, громко умоляю его — не дергать! Не дергать! Суставы телескопического удилища вмиг разорвутся. На такую “рыбу” они не рассчитаны.

Мою паническую просьбу Тимур Аркадьевич “соблюл” — с тем же сдержанно–сосредоточенным выражением на лице. “Во нервы у мужика!” — подумал я тогда. Плавно, как по циркулю, он приблизился к береговой стенке. Нашел в камне трещину и крепко ухватился другой рукой... Подбежали ребята. В шесть рук выдернули на берег.

Стоял жаркий июль, Тимур Аркадьевич пробыл в воде минут пять, но, освобождаясь от мокрой одежды, трясся, как растратчик. Вода в Бельсу просто лед.

Спустя полчаса — шутки, смех, “расслабуха”. Он жалел только о том, что записная книжка стала нечитаемой и еще — что утонула любимая кепочка. Кто–то из парней сходу — анекдот: “Рано утром стук в дверь. Открывает хозяин. “Здесь живет спасатель Петров?” — “Да, здесь. Это я”. — “Это вы вчера спасли мальчика, который тонул в пруду?” — “Да, я”. — “А где кепочка?” Тимур Аркадьевич смеялся громче всех. Вопрос “а где же кепочка?” стал нашим паролем.

Ему была прописана (в качестве антипростудина) кружка горячего чаю. С тройной порцией коньяка, правда. Он безропотно согласился...

Года два спустя на турбазе “Поднебесные Зубья” я подошел к группе поющих под гитару ребят. Они пели свои туристские песни. Я по привычке тихонько включил магнитофон. Одна песня, явно самодеятельная, “местная”, меня насторожила. Ибо прозвучали такие строки:

Здесь знаменитостей немало
Сидело, грелось у костра,
И сам Тимур Гайдар, бывало,
с Мазаем спорил до утра...

Стоп! Кому померещилось, что вторая фамилия похожа на мою, просят не волноваться. Знаменитость здесь имеется одна. И названа полным именем, да еще с прибавкой “сам”. Я же привел эти нехитрые строки исключительно в подтверждение того, что Тимура Аркадьевича тут всегда помнили, знали и ждали. И теперь помнят. Но, увы, уже не ждут... Земля ему пухом...

Владимир МАЗАЕВ.